чан хёнсын, 28лет
«принцесса». «хён». мокпо; двадцатые числа безжалостного февраля; выпускает манхву под женским псевдонимом «хуонг хван», а о его истинной личности знает лишь его редактор; ориентируется на жанры сунджон манхва, сонён манхва и чхоннён манхва; делает короткие вбросы в интернетиках в стиле «boys love»; берет халтурку на стороне, зарабатывая на жизнь своим творчеством и умениями; думает о том, что он бисексуален; холост; solo

Х Х Х Х
— когда это началось? что ты помнишь?
— ничего.
Х Х Х Х

ряд тяжелых рефлексий его рай истязает. жизнь удивительно прекрасна, яркая и шумная, но ублюдская такая. выйти на люди и остаться собой — та ещё мука. и мир все же прекрасен, но он в нём — персона нон грата. богат умными мыслями, но все равно нищий. ну, здравствуй, утро, новый день — новая утрата.

— мама, я создал культ, посвящённый страданию. 

светлые розовые стены в кабинете психотерапевта, что кажутся отвратительно липкими и влажными, вызывают у хёнсына странные воспоминания, что прилипают к внутренней стороне века, а после напоминают о себе фантомными образами ближе к четырем часам утра. ему почему-то хочется думать о женских лентах, красивых платьях, розовой воде, а также еще и о чьей-то улыбке. и эта улыбка ему знакома. он уже ее видел. он ее знает. у нее есть имя. честно? хёнсын не любит эти стены. хёнсын отказывается от лечения у этой женщины, что всегда смотрела на него с долей скуки и раздражения, именно из-за этих ужасных розовых стен. куда проще ему будет с новым психотерапевтом, который не давит на него, а также у которого в кабинете стены мягкие и кремовые, а не до тошноты розовые. врет. это всего лишь отговорки. удобное оправдание. он просто не хочет вспоминать. до дрожи в запястьях чан боится всего того, что хранит его подсознание. что именно стало переломным моментом? когда он стал бояться прикосновений других людей? почему он не может провести голыми пальцами по дверной ручке в кафе? хёнсын знает лишь то, что все это началось еще тогда, когда ему было тринадцать лет. всё. именно здесь начинается точка отсчета. все же остальное кажется ему слишком размытым, странным и далеким. и он не хочет вспоминать. ему хватает уже и того, что он помнит нечто другое, нечто более важное и нужное. что именно? хёнсын помнит тот день, когда мать привела в их дом нового мужчину, — теперь именно он будет играть роль отца, — как у него появился сводный брат, а затем и все эти фобии. связаны ли между собой эти события? он не знает. и не хочет знать.

что еще он помнит о своем детстве? как мама — известная в определенных кругах пианистка — играла ему на фортепьяно, а после, когда мальчик восторженно попросит ее дать ему пару уроков, эта женщина доставала из своего стола пустую нотную тетрадь, клала ее сыну на колени, а там и учила его нотной грамоте. и именно через музыку, когда хёнсыну будет лет двадцать, [float=right][/float] он познакомится со всем тем, что будет невероятно запредельно для него в реальной жизни. он даже сможет прикоснуться к тому спектру эмоций и чувств, что оживают под его пальцами лишь через клавиши. appassionato — страстно. agitato — взволнованно, возбуждённо и тревожно. barbaro — дико. и хёнсын любил то самое bisbigliando — когда все немного «шепотом», быстро, тихо и с постоянным прикосновением, которое почувствует и услышит только он. capriccioso — капризно, прихотливо и своенравно. con amore и con brio — когда с любовью и огнем. с deciso до dolce, а там и в конечном итоге вновь возвращаясь к feroce. и ведь этих слов гораздо больше, они переплетаются между собой, связываются и из раза в раз задают все новый и новый темп. хёнсына нельзя назвать профессионалом, так как он всего лишь любитель. хёнсын просто умеет читать ноты, способен воспроизвести какие-то произведения, но только и всего. на большее он и не претендует. ему это не нужно. но именно все это — его игра на фортепьяно — помогает ему усмирять тот самый неконтролируемый гнев, который время от времени появляется в глазах сухёка. музыка их матери — это личное. музыка хёнсына — это связь. та самая связь, что мягко обнимает за плечи его старшего брата вместо него, шепчет ему в ухо это дурацкое и банальное «все хорошо, сухёк, я сейчас рядом с тобой», а после им обоим помогает дышать ровнее. стоит сказать, что классическая музыка частенько помогает хёнсыну настроиться на работу; успокаивает какие-то навязчивые состояния, что буквально проедают в его воспаленном мозгу те самые дыры, что истекают кровью и гноем; а также именно музыка помогает ему быть ближе к матери, которую он уже давно не видел, — телефон еще никто не отменял, — так как она частенько пропадает где-то на концертах.

но в детстве у чан хёнсына было не только фортепьяно, яркие акварельные краски и мамин вишневый пирог. часть нетронутых и оставленных ему воспоминаний принадлежит не только самому хёнсыну, но еще и сухёку. когда мама, радостно сообщив о своей новой влюбленности, подвела хёнсына к его новому брату, то он не стал обижаться на нее за то, что она решила забыть об их отце. ребенок все равно ничего не знал об этом человеке, а все соседи вокруг всегда говорили лишь о том, что чан и вовсе на него не похож, переняв у матери всю ее красоту, острые скулы и невероятно живые глаза. хёнсын любил свою мать. и если именно это могло сделать ее хоть чуточку счастливее, а также если это поможет ей вновь писать прекрасную музыку, то он был совершенно не против. старший брат. хёнсын учится делить свой мир напополам, так как теперь в нем есть не только он один, но еще и сухёк; он отдает ему один из своих альбомов и упаковку цветных карандашей, но слишком быстро осознает тот простой факт, что в этом они не похожи, а ли нужно что-то другое и более весомое; хёнсын едва ли не всюду хвостиком таскается за старшим братом, который кажется ему сильнее и увереннее его собственных друзей; хёнсын усаживает брата за фортепьяно — хватает за руку, когда отец вновь куда-то уезжает, а сухёк смотрит на него странными и холодными глазами, уводит в другую комнату и закрывает дверь, — и показывает ему все то, что уже успела показать ему мама; хёнсын позволяет сухёку слишком многое, так как безгранично ему доверяет. и в какой-то момент именно здесь начинается первая трещина... воспоминания о детстве, которое хёнсын провел с братом, переплетаются друг с другом, затеняются розовыми акварельными пятнами, глушатся чьим-то громким смехом, а после перекрываются все той же улыбкой. именно здесь он теряет часть самого себя. именно здесь он начинает все заново. и именно с этого момента он учится справляться со всем этим в одиночку.

Х Х Х Х

— все в этом мире запачкано... я задыхаюсь. но это не значит, что я умру от нехватки воздуха. если мне неприятно к чему-то прикасаться, то я могу просто не делать этого. я хочу жить. но станет ли когда-нибудь легче дышать?

Х Х Х Х

у хёнсына глаза светятся жизнью даже тогда, когда тело его кричит об обратном; у него выступают кости, под тонкой пленкой из кожи можно проследить дорожку из вен, — кровь в них вязкая и тягучая из-за никотина, — а в глазах у него при этом столько сил, что все это как-то не сходится; хёнсын затягивается уже пятой сигаретой, молча смотрит куда-то в ночное небо и позволяет холодным ветрам выбивать из легких усталую душу, — слезы по щекам и немой крик загнивающий в трахее, — но глаза у него по-прежнему неестественно яркие и живые. [float=left][/float] и хёнсын считает, что это как-то и вовсе ненормально. это страшно. но позволяет обманывать других. у него в зрачках пульсирует «я здесь, я живой еще, я могу многое тебе отдать», а потрескавшиеся губы синеют от холода. он никогда не умел одеваться по погоде, всегда ходит без шапки и даже не задумывается над тем, чтобы бросить курить. у хёнсына аллергия на яблоки, но он же до безумия обожает их легкий и свежий запах. всегда и все из крайности в крайность. это должно было бы его убить, но вместо этого лишь заставляет жить дальше, запускает в мозгах тот самый механизм, который помогает работать и отдавать любимому делу всего себя. зрачки у его страхов размером с солнце, по карманам гремит сдача с невостребованных билетов к свободе, все невыносимое замыкает в скобки, в клочья все лишнее. его паранойя играет с ленивым сознанием в прятки, чай остыл, поперхнувшись сладостью сахара. клаустрофобия в объятиях — скрежет защитных механизмов на душе ржавой. постапокалиптический анабиоз у его памяти. из первого ряда за собой наблюдает, а в голове короткометражная лента между четвертой и пятой затяжкой. апатия — это веский повод проснуться и не позавтракать.

самые главные составляющие: обсессивно-компульсивное расстройство, мизофобия и гаптофобия. всплески всегда разной окраски и интенсивности, а очередной приступ неизменно приводит к компульсиям, которые вызывают в подсознании необходимый эффект плацебо. и от них невозможно отказаться, так как без них — этих самых компульсий — весь мир вокруг попросту рухнет, оставив после себя лишь безжизненные руины. это страшно. компульсивные «ритуалы» очень важны, разнообразны, но при этом все-таки имеют какие-то общие черты. хёнсын болен. его подсознание крошится и битым стеклом осыпается куда-то ему под ноги, воспоминания наслаиваются друг на друга и порождают те самые психозы, что загоняют его в угол. честно? тяжелее всего утром. тяжелее всего становится именно тогда, когда между шестью и восемью часами утра нужно так многое сделать: встать с постели, — исключаем этот пункт, если еще даже и не ложился, — обязательно сходить в душ, закинуть вещи в стирку, сходить на кухню и поставить чайник, достать из нижнего ящика перчатки, а после отмыть раковину и стол, снять перчатки, заправить постель, разгладив на одеяле каждую складку, — сделать это даже в том случае, если ты не ложился, — вернуться на кухню, тщательно помыть кружку и наконец-то поесть, а потом снова все помыть, стирая под горячей водой себе всю кожу. временами вся эта рутина успокаивает, позволяет даже привести мысли в порядок и спокойно встретить новое утро. в другие же дни все эти монотонные действия вызывают неконтролируемую истерику и чертов тремор, так как на хёнсына с головой накатывает осознание того, что он конченный неврастеник, а все эти действия превращают его в сумасшедшего. как с этим справляться? в помощь психотерапевтов хёнсын уже не верит. был у троих. ни с одним не поладил. всем было плевать. важны были лишь деньги. а еще у него нет на это времени. нужно постоянно работать. что же тогда делать? время от времени он звонит в службу психологической помощи — частенько это происходит именно ночью — и разговаривает о своих проблемах с человеком, которого он никогда не увидит, который никогда не станет чем-то большим, оставшись просто приятным голосом, который заставит хотя бы на какое-то время отвлечься. напрягать немногочисленных друзей и родственников своими проблемами не хочется, так как они и без этого вынуждены терпеть все его выходки, а потому чан ищет кого-то другого. держать все эмоции в себе — нельзя. он уже так пробовал, а в итоге закончил серьезным нервным срывом и больницей. и пускай сейчас хёнсын частенько сливает все свои эмоции в свои работы, которые он публикует на разных сайтах, но порою ему до банального нужно с кем-то об этом поговорить, выговориться, а там и забыть об этом на ближайшие пару недель.

хёнсын никогда не выходит на улицу без перчаток, а иногда надевает на лицо и респираторную маску; никаких открытых рук и коленей на улице, всегда в куртке и никаких шорт; он не может есть в ресторанах и кафе, — мысли о том, что к этим тарелкам кто-то прикасался никак не выходят у него из головы, — а от того всегда глушит свое чувство голода до самого дома, благо, что его организм вообще не требовательный, а также уже привык к постоянным и невольным голодовкам своего хозяина, которые довели парня до того, что он болезненно худой и бледный; он не может прикоснуться к вещам чужих людей без перчаток или платка, никому не позволяет трогать свои вещи, — это и вовсе запрещено, — а также очень тяжело впускает в свою квартиру посторонних. но при всем при этом хёнсын научился сосуществовать с окружающим его миром максимально комфортно, приучил себя не дрожать, — в какие-то моменты способен сдержать приступ паники самостоятельно, — может сесть в такси, но от метро держится как можно дальше. он даже закончил школу, поступил в университет искусств и окончил с его отличием, хотя проблем во время обучения хватало, а кое-кто даже лишь усилил фобии и заскоки хёна, пускай и сделал это ненамеренно, а только лишь в приступе бесконтрольного всплеска эмоций. он проживает отличные жизни в MMO, визуальных новеллах — любит их страстно — и других компьютерных играх. и именно поэтому он частенько срывает все сроки на работе. у него своя жизнь. пускай немного странная, со своими страхами и заморочками, но это его жизнь. и он с ней справится. обязательно.

Х Х Х Х

— ты считаешь, что у этого мальчишки что-то получится? ты его видел?
— да. он, конечно, странный, но рисовать умеет. к тому же у нас нет выбора, а он согласился едва ли не за бесплатно с нами работать. за такие деньги... как вообще на них можно жить?
— ладно. отправь ему контракт. а заодно и присмотри ему редактора.

Х Х Х Х

хёнсын выбирает искусство не просто так. он с головой погружается в манхву лишь потому, что так он может сидеть дома, рисовать и особо ни с кем не контактировать, заглушая все свои приходы еще в стадии зародыша. хёнсын любит манхву, любит рисовать, любит придумывать истории, порою уходя в какой-то странный транс и просиживая с карандашами и ручками [float=right][/float] по двое суток, — в такие моменты очень важно хотя бы звонить ему, — а от того он не хотел никакой другой работы. только эта. далекая. изолированная. любимая. и только его. что еще важно? никто не обязан его знать. важны лишь истории, а не он сам. но жить рисунками на заказ попросту нельзя, а от того чан цепляется за первую подвернувшуюся ему возможность и заключает договор с одним из захудалых издательств, которое вряд ли когда-нибудь сможет стать хоть капельку успешнее. но хёна все устраивает. ему нормально. единственный минус работы — иногда приходится контактировать с редактором. и тут стоит сказать, что со своим первым редактором хёнсын не поладил, они разругались и отказались друг от друга. да, этот парнишка проблемный, двинутый и странный, работать с ним бывает крайне тяжело, а временами и вовсе невозможно, но его манхва нравится читателям, вытягивая журнал на новый уровень, — именно поэтому его и терпят, — а от того в скором времени хёнсын переходит под крыло той самой девушки, что со временем станет для него одной из важных частей его жизни. ынчжи будет его единственным редактором. постоянным. больше никто не справится. ни к кому другому он не пойдет. и вместе они обязательно добьются успеха, а также сбегут из этого захолустья в более успешную компанию.

ынчжи. его личная токкэби.

хёнсын боится токкэби. у хёнсына нет никого ближе токкэби.

она знает о всех его тараканах, о всех чертовых фобиях, а потому постоянно носит с собой антисептик и упаковку влажных салфеток, а также еще и сменные туфли. токкэби старается быть внимательной, аккуратно намекает парню о записи на прием к психотерапевту, постоянно звонит ему, но когда хёнсын выводит ее из себя, то тогда все ломается, а токкэби превращается в самое настоящее торнадо. и тогда ей наплевать на все, а уж тем более на его обострившееся психозы, которые становятся лишь еще одним поводом для ссор. хёнсын никого не пускает в свою квартиру. только токкэби. у нее даже есть запасные ключи, которые она сделала сама, так как этот идиот ее попросту задолбал. да и так за ним следить проще. да, конечно, после прихода токкэби у парня начинается обострение и он вновь все убирает и проветривает, так как у его токкэби слишком сильные духи, но все-таки он разрешает ей приходить. он привык. смирился. научился терпеть. и это невероятно много значит. хёнсын боится прикосновений. и его редактор об этом помнит, всякий раз стараясь лишний раз не провоцировать у него негатив, но... доведенная до бешенства токкэби загоняет его в угол и оставляет на бледном носу хёнсына яркое красное пятно от своей помады, а после сгребает со стола бумаги и, продолжая ворчать, уходит прочь. заслужил. бесит. и пускай он потом из ванны хоть весь день не вылезает, но теперь он хотя бы запомнит, что злить ее нельзя. хёнсын научился сосуществовать с токкэби максимально комфортно для них обоих, а в какие-то моменты и вовсе пытается в зародыше задушить свои психозы, чтобы все было не так хреново. да, она его пугает. но это именно она возьмет трубку, если он позвонит ей в три часа ночи; именно она отвоюет ему дополнительное время у редакции; именно она все еще не сбежала прочь, когда узнала о всех его тараканах и закидонах.

и этого хватает.

у его токкэби есть тэхо. и именно по этой самой причине, когда заниматься очередной раскадровкой нет уже ни сил, ни желания, хёнсын сидит в интернете и пытается выучить язык жестов. зачем? все ради тэхо. ради этого мальчишки, который отчего-то запал ему в душу своей искренностью и светлой улыбкой. вообще-то хёнсын любит людей. ему нравится за ними наблюдать. и с тэхо было удивительно просто. почему? он умный мальчик, добрый и отзывчивый. и он не пытается провоцировать художника, не лезет к нему, ничего не трогает без разрешения. и именно поэтому в хёнсыне вновь переключает рубильник, а он позволяет себе привязаться к кому-то еще.

— ынчжи, — голос у чана слабый и звучит как-то глухо. — отнести эту папку тэхо. — хёнсын кладет на стол яркую папку зеленого цвета, а сам же возвращается к своему дивану, чтобы со сдавленным стоном упасть в подушки. голова дико болит. устал. те главы из его новой манхви дались ему чертовски трудно. еще и заболел. снова.
— что это?
— ну... я кое-что обещал тэхо. это оно. и еще... — хёнсын закидывает правую руку за голову и внимательно смотрит на девушку. — скажи ему, что как только мне станет лучше, то я сразу же все продолжу. и... — хён отворачивается и закрывает глаза, надеясь, что сейчас провалится в такой желанный и необходимый ему сон. — ...ты можешь приводить его ко мне. я не против. только... позвоните сначала. если будет нужно, то я присмотрю за тэхо. обещаю.

вообще-то это самое малое из всего того, что хёнсын может сделать для ынчжи, а потому готов наступить на горло самому себе, объявив все это чем-то вроде очередной терапии. токкэби столько делает для него, все еще не отдала его другому редактору, — а ведь он знает, что ее сейчас с руками оторвет любое издательство, — даже приглядывает за ним наравне с сухёком, что он он должен постараться вернуть ей все то, что она ему дала. к тому же хёну действительно нравится тэхо. с ним весело.

— хорошо. а теперь отдыхай. я позвоню тебе позже.
— спасибо.

ынчжи отроет папку лишь дома. она увидит ее содержимое лишь тогда, когда тэхо восторженно разложит листы на полу. это комикс. короткий. но тэхо бегло хватает ынчжи за руку, показывает пальцем на мальчишку, что гордо смотрит куда-то вперед на одном из листов, а потом указывает на себя. это он. ведь хёнсын обещал, что тэхо тоже станет героем, что он обязательно будет сильным и очень смелым. и он им стал. пускай на бумаге, но все-таки он им стал. для хёнсына и ынчжи этот ребенок уже был героем. эти двое: ынчжи и тэхо. для хёнсына они уже стали семьей. в какой-то момент хён ловит себя на мысли о том, что он действительно беспокоится за них, что ему важно говорить с ними и быть рядом. пускай ему тяжело, пускай порою все летит к чертям, токкэби снова срывается, а чан как-то один раз напугал своими выходками даже и тэхо, но он не готов их отпустить. не теперь.

Х Х Х Х

— если даже мне больно, я счастлив что рисую.
работа манхваки хороша тем, что тебе не нужны деньги. тебе нужны лишь ручка и карандаш, чтобы нарисовать роскошный катер или огромный замок.

Х Х Х Х

хуонг хван — обманка.
манхва хуонг хван пользуется определенной популярностью, — именно поэтому издательство и заинтересованно в партнерстве, — порою вызывает противоречия и вопросы; хуонг внезапно срывается в жестокость, когда публикует очередную главу, а в своем интервью, которое можно было найти лишь в электронном варианте, хван говорит о том, что: — «не всегда девушкам нужны только зефирки и блестки. любовь подразумевает под собой борьбу... но что будет, если вместо любви они получат лишь переломы ребер?». хуонг хван рисует именно то, что хочет она сама. хуонг хван никого не слушает. что самое важное? это продается. как выглядит хуонг хван? никто не знает. этого автора пытались приглашать на всякие конференции, хотели как-то взять интервью, — тогда как раз в свет вышла ее новая манхва «слезы кукол», — но только вот хуонг отказывается хоть как-то контактировать с людьми, а все возможные разговоры переводит в электронный формат. ее никто и никогда не видел. ни голоса, ни фотографий, ни всего того, что могло хоть как-то натолкнуть на мысли о ее настоящей личности. хван очень хорошо прячется, а издательство ей в этом даже и помогает.

и лишь вспыльчивая токкэби — непосредственный редактор хёнсына — знает все то, что скрыто от остальных — никакой хуонг хван никогда и не существовало. это всего лишь псевдоним. выдумка. игра. всегда был только чан хёнсын.

кому-то хочется верить в то, что хуонг хван — это милая девушка, что вечерами гуляет по ночному городу и ищет вдохновение на следующую главу, носит милые и розовые платьица, а после достает из сумочки пачку тяжелых сигарет и вишневую жвачку. прекрасный образ, да? но реальность такова, что нет никаких розовых платьев. есть лишь только крепкие сигареты. нет никаких ночных прогулок, а только лишь комок нервов и фобий. нет никакой миленькой девочки, а только лишь болезненно худой парень, который постоянно пропускает сроки сдачи, частенько не отвечает на звонки и морит себя голодом. хёнсын работает в одиночку — не так давно он нашел себе помощника, который смог завоевать его доверие, — а от того большую часть времени он занят именно своей работой, пускай и с первого раза об этом и не скажешь. хён действительно живет и дышит своей работой, именно поэтому он порою загоняет себя до ужасного состояния, стараясь сделать все именно так, как он хочет. его мысли хаотичны. они скачут. но хёнсын никогда не отдаст своему редактору раскадровки в которых он не уверен. и если работа ему не нравится, то тогда можно хоть что с ним делать, но в лучшем случае он всего лишь отложит ее в сторону, а в худшем и вовсе выбросит. он не будет делать то, что хотят от него другие. хён всегда будет рисовать именно то, что хочет он. по-другому никогда не будет.

у манхвы хуонг хван есть одна отличительная особенность — в ней всегда очень четко прорисованы прикосновения, руки и прочие любые тактильные контакты. кто-то уже успел заметить это, а также даже собрал целую подборку доказательств этому. и это правда. чан [float=left][/float] действительно уделяет огромное внимание рукам, пальцам и любым особенностям на чужом теле. ему важно показать каждое движение максимально правдоподобно, он часами может сидеть и рисовать обычное прикосновение героев друг к другу. почему так сложно? потому что он сам этого сделать не может. и тогда он подолгу сидит в интернете, смотрит разные видео, картинки и прочую ерунду, а потом даже пристает к сухёку и ынчжи с разного рода вопросами на эту тему. хёнсын кусает губы, когда пытается прикоснуться к брату, когда, пересилив себя, едва не задыхаясь, обнимает его после затяжного дежурства, а там и подолгу смотрит на длинные пальцы ынчжи. хён ненавидит себя за то, что не может взять за руку близких ему людей, вновь срывается, а затем переносит все это на бумагу.

Х Х Х Х

— эй, принцесса, как ты там? я сегодня зайду.
— я тоже рад тебя слышать, брат.

Х Х Х Х

в жизни хёнсына не так много людей. и по-настоящему важных для него, с которыми хён хоть как-то старается общаться, можно пересчитать по пальцам одной руки. кто эти люди? это сухёк, ынчжи и дэхви. эти три имени являются основными. и именно за них хёнсын цепляется так сильно, что дышать не может. и именно рядом с этими именами потом появляются и все остальные.

на пределе пульс. но хёнсын терпит. он терпит лишь потому, что сухёк ломает его барьеры без его на то разрешения. и он не против. почему? потому что хёнсын ломает и себя сам. сознательно. он знает, что болен, что мир вокруг него полон навязчивых состояний и глубоких психозов, что жить чертовски страшно, но всякий раз он сам позволяет другим ломать себя. потому что так нужно. хёнсын позволяет это лишь потому, что не хочет окончательно загонять себя в угол. да, в конечном итоге он все равно сходит с ума, стирает себе кожу на руках и заходится в очередном припадке, который ничем уже глушится, но он готов терпеть это снова и снова ради чего-то большего. он должен это терпеть.

когда хёнсын перестает отвечать на телефонные звонки, забрасывая мобильник в самый дальний ящик письменного стола, а в квартире пусто и холодно, то это значит лишь одно — он убегает к морю. и причины, что гонят его прочь из дома, всегда похожи друг на друга. [float=right][/float] он бежит к морю всякий раз, когда пальцы предательски ломаются из-за очередного кризиса, когда мысли хаотичные бьются о черепную коробку, а после преобразуются в очередную компульсию. прятаться долго не получается. сухёк знает каждый уголок, в который мог бы спрятаться хёнсын, — однажды он даже как-то залез на те чертовы камни, которые чуть было его не убили, — но тот же постоянно пытается что-то поменять, заставляя брата слоняться по пустынному берегу в поисках того самого идиота, который никогда не умел одеваться по погоде. хёнсын боится заразиться, хёнсын боится той грязной полоски ила в воде, но только вот при этом само море его все-таки успокаивает. так много воды. так мало контроля. он погружает бледную и покрытую ссадинами руку в воду, зарывается пальцами в песок и замирает. дрожит. не может. плохо. пульс учащается. дышать тяжело. в висках начинает набатом бить. плохо. хёнсын считает до десяти, а после вытаскивает руку, стараясь смыть песок в приходящей волне. губы бледные. он замерз. и смотрит только на брата.

— поможешь вернуться?