Больничные стены. В воздухе чувствовались насыщенные нотки стерильных бинтов, непонятных растворов, омерзительных мазей и еще чего-то непонятного, но почему-то очень знакомого. Блиц не любит больницы. И даже когда получает хоть какие-то ранения во время своих вылазок в мир людей [сразу же стоит отметить, что случается это крайне редко, так как все-таки он профессионал и убивать умеет], то предпочитает справляться с этим уж как-нибудь сам, старательно пряча все раны и ссадины под слоем антисептика и бинтов. Лишь от помощи Луны он никогда не отказывается, так как это до банального приятно и ценно. Но почему же он так делает? Так проще. Так дешевле. В больницах же постоянно пахнет ужасающим его одиночеством и таблетками. А еще медсестры тут отчего-то всегда до омерзения дружелюбные [если не говорить об отдельных личностях]. Это настораживает. А еще раздражает. Но почему же Блиц не любит больницы? Подобные стены когда-то встали между ним и Физзом [все еще сложно представить его агонию и пахнущие гарью простыни]. Такая же конфетно-розовая краска спрятала от него Барби, а достучаться до нее сквозь этот бело-розоватый слой у него так и не вышло. И что теперь? А теперь среди этих чертовых стен оказался еще и Столас. Он тоже уйдет? Ведь когда сюда попадаешь, то это значит только одно... Что именно? Что-то изменилось. Всегда именно это и происходит. Что-то постоянно меняется. И Блицу этого уже не исправить. Не умеет. И никогда не умел. Этот больничный запах въедается в кости и разрушает все то, что было когда-то «до». Но почему он думает об этом сейчас? Почему это важно? Ведь должно быть совершенно иначе. Ему стоило бы переживать лишь о некоторых договоренностях, которые могли осыпаться на пол подобно увядающим лепесткам уже знакомых цветов, но и не более. Да... Но и не более того... Наверное...

Блиц слишком поздно понимает, что Октавии рядом уже нет [принцесса быстро и тихо ретировалась, оставляя этих двоих наедине — специально], а попытка открыть дверь палаты была обречена на провал. Он воровато оглядывается, разминает пальцами правой руки затекшую шею, а длинный хвост беса тут же свернулся в небольшое кольцо на полу, подтверждая, что его хозяин нервничает, а Блиц этого даже и не замечает. Всего лишь неконтролируемая реакция организма. К чему обращать на это внимание?

Столас

               Столас

                               Столас

Когда Октавия [во время их небольшого путешествия] рассказала Блицу том, что с ее отцом все очень плохо, а травмы оказались довольно серьезными, – им еще повезло, что журналисты ничего не узнали, а их попросту выгнали, — то Блиц все еще не мог в это поверить. Ведь может ему и вовсе говорят это специально только лишь для того, чтобы он помогал из-за чувства некой обязанности, вины или что-то вроде того? Но это ведь Столас, черт возьми! Разве можно хоть что-то ему сделать? Это ведь, мать твою, семья Гоэтии. Выше них только смертные грехи и венценосная семья. Разве может хоть кто-то им навредить? Помнится еще, что принцесса возмущенно на него посмотрела тогда [это был крайне неосторожный вопрос], а Блиц же попросту промолчал. Честно? Его же собственные эмоции сковали тело, вызывая новый приступ асфиксии, а также потянули из глубин подсознания все то, что доставать оттуда не хотелось по многим причинам. А еще Блиц промолчал от того, что ему не хотелось расстраивать Октавию. Ей и так было не очень. Девочка переживала за отца. А тут еще и он... часть того самого механизма, который разрушил эту семью, а ей же нужно просить его о помощи. Неоднозначная ситуация. Нервная.

                                                                                                    Хочется сбежать.
Блиц словно бы смотрит куда-то в сторону, ведет взглядом по ненавистным стенам, задерживается на корзинках с цветами, что заполнили собой едва ли не всю палату, а их аромат уже успел осесть на одежде, дыхание выравнивает, а затем вновь отводит взгляд от находящегося здесь пациента. Честно? Хочется выругаться, но только вот все слова комом встали в горле и никак не могут сорваться с языка. Как ему себя вести? Что он должен сказать? Бес старается не смотреть на белые бинты, что стягивают собой Столаса в крепких объятиях [при следующей встрече со Страйкером бес ему обязательно ноги сломает и прострелит что-нибудь, а там, возможно, и вовсе кастрирует, так как он видимо слишком уж собой восхищается судя по рассказам Мокси и Милли, которые успели побывать в его логове], медленно втягивает носом воздух и думая о том, что именно поэтому он и не хотел приходить. Неловко. А еще отчего-то, стоит только заметить, что Столас смотрит на него и следит за каждым его движением, как где-то под ребрами вновь начинает тянуть неприятным чувством вины. Блицу это чувство не нравится. Чужеродно. И он помнит его горьковатый привкус с легким железистым налетом. Почему он никак не может перестать чувствовать нечто подобное? И ведь список имен все еще не меняется. Да и с чего бы ему чувствовать себя виноватым? Из-за того, что не сорвался же помогать Столасу сразу же? Он отправил Милли и Мокси. От того, что не поехал сам? У него были другие дела. Вообще-то он может до бесконечно продолжать этот диалог сам с собой, а от того стоило бы остановиться.

— Ну что ж... — он буквально на мгновение замирает, а затем трясет головой и словно бы приходит в себя. Блиц старается заполнить давящую на барабанные перепонки тишину хотя бы и пустой болтовней. — ...ты в порядке. Это хорошо. Да. Хорошо. И кто это привез цветы? Неужели та пизда хочет сыграть роль заботливой жены для всех тех уебков-репортеров, что ошиваются перед центральным входом? Они настырные. А впрочем... похуй. Может позвать медсестру?

Блица хватает всего лишь на пару секунд. Что говорить дальше? Он чувствует себя маленьким зверьком, что мечется вдоль стен своей клетки и никак не может найти выход. Странно, но такого ощущения у него не бывало даже дома у Столаса, когда тот мог позволить себе делать все только то, что ему заблагорассудится и Блиц ему даже возражать не станет по разного рода причинам, что ночами превращаются в кошмары сковывающие запястьям прохладным металлом. Отчего-то в спальне принца ему было куда спокойнее. Здесь же все ощущается как-то иначе. Да и ситуация другая. И осложняет все еще тот факт, что Блиц не может до конца понять свои же собственные эмоции от всего происходящего. Это дезориентирует. Хвост нервно дергается.

  [indent] — Сильно болит?

Тихо спрашивает Блиц и все-таки делает осторожную попытку подойти ближе для того, чтобы не выглядеть совсем уж виновато. К тому же такое поведение его лишь раздражает. Держи, блять, лицо. Когда блиц игнорировал новости со Столасом, то было как-то чуть легче. Он его не видел. Смс-ки не приходили. К тому же ему было слишком легко потеряться в работе, чтобы отодвинуть на второй план все то, что хоть как-то напоминало ему о Столасе, а также и обо всем том, что произошло с ними за последнее время. Нет... Не с ними. Именно с Блицем. И только. Ничего общего тут нет, если это не книга. Но теперь игнорировать происходящее уже не получится. Ведь Столас смотрит на него своими большими красными глазами, старается видимо подняться и сесть, но Блиц не торопится помогать. Потому что впервые в жизни он чувствует непонятную неловкость от мысли о том, чтобы коснуться принца Гоэтии. К тому же у него еще все болит. Не стоит делать еще больнее. А еще стоит держать свои эмоции под контролем хотя бы и для того, чтобы не накрыло всем тем, что из раза в раз выламывает грудную клетку к третьему часу ночи, а после выгоняет бесцельно слоняется по улицам. Но сейчас у Блица даже привычно ругаться не получается, а ведь именно жаргон и грубая ругань составляют девяносто процентов его речи. О чем это говорит? Что ему не все равно. Это серьезное. И он не может просто отмахнуться от этого так уж легко. А ведь должно было быть иначе.

Ему должно было быть плевать на состояние Столаса. Жив? Ну и все.
Сделка все еще в силе, а об остальном и думать было странно.
Но тогда почему все еще остается ощущение что что-то не так.

[indent] «Я в порядке»

Столас так часто повторяет эту фразу [а еще и улыбается до невозможности приветливо // он всегда этому импу улыбается, но замечать этого последнему не хочется по многим причинам, что лишь болью в позвонках отзываются], что Блиц лишь громко и раздраженно фыркает в ответ. Ведь с каждым повторением этих идиотских слов он верит Столасу все меньше и меньше. Серьезно, да? Ты в порядке? И совершенно не о чем беспокоиться? Блиц не верит. И чтобы не концентрироваться на просыпающемся в груди раздражении, которое вызывает у него лишь желание угрожающе зарычать, Блиц делает пару шагов вперед [Октавия отрезала ему все пути к отступлению, а придумывать оправдания для побега уже пока и не хочется], находит взглядом этот дурацкий стул, который тут поставили для возможных посетителей [кто приходил к принцу кроме дочери?], а затем садится на него. Что ж... Блиц действительно немного устал за последнее время, а вылазку с Октавией тоже нельзя было назвать приятной прогулкой, но о деталях он распространяться не будет. Имп бросает короткий взгляд на Столаса и скрещивает руки на груди. Закрывается. Все еще держит дистанцию. Честно? поведение Столаса его бесит. Ведь пернатый всегда тот старается вести себя непринужденно, всегда говорит с импом мягко и спокойно [когда он вообще повышал на него голос и говорил что-то по-настоящему грубое?], а также никогда не выказывал своего недовольства хоть в чем-нибудь. Раздражает. Почему он не обижается? Почему не злится? Они ведь так нормально и не разговаривали с того вечера, а потом произошло это покушение. А Столас все еще смотрит на него своими невозможно большими красными глазами. Ждет чего-то? Придурок. Где-то на границе подсознания проскальзывает мысль о том, что Столас всегда таким был. И это злит еще больше. Ведь мог бы выгнать. Мог бы накричать. А вместо этого лишь вновь просит о помощи: словами, взглядом и изломанным телом.

  [indent] — А?

Блиц оглядывает палату в ответ на просьбу Столаса о воде, но не видит дурацкого кувшина. Медлит. Затем имп все-таки встает со стула и делает пару шагов по палате, надеясь, что ему на глаза все-таки попадается что-то похожее. А впрочем... Столас уже и сам справляется — магия, как и всегда, услужливо делает все за него. Блиц здесь не нужен. Да и был ли он хоть когда-нибудь по-настоящему нужен? Имп проследил за пролетевшим мимо него стаканом, посмотрел на забавную и вместе с тем вызывающую легкое беспокойство картину, как Столас попытался выпить воды, но вместо этого едва ли не все пролил на себя, и вернулся к кувшину еще раз, набирая новый стакан воды, и продолжая при этом бормотать себе под нос что-то несвязное, а также явно окрашенное раздражением [где-то там прозвучало что-то про идиотов и сов]. Когда же воды в стакане становится больше половины, а Блиц направляется обратно к Столасу, то он все-таки решает ответить на уже прозвучавшие ранее вопросы.

[indent]  — Не так уж и много ты пропустил. Всего пару дней. Забей. По телеку, конечно, пытались что-то про тебя рассказывать еще, но я не смотрел. А Октавия... Да так... Поговорили немного. Она у тебя славная. — Блиц не врет. Они действительно разговаривали, но вот об истинной причине их встречи имп ничего Столасу говорить не стал. Если Октавия сама ему расскажет, то тогда уж ему будет не отвертеться и он выслушает от принца много всего хорошего, но сейчас же не хотелось лишний раз сделать что-то не так. Зачем столасу волноваться? Уже все закончилось. Разве это имеет уже хоть какой-то смысл? Нет. — Прямо как моя Луни. Только моя Луни куда сильнее и злее. — с гордостью заканчивает Блиц, вспоминая свою дочь, не замечая, что в такие моменты у него всегда взгляд теплеет, доказывая, что он невероятно сильно ее любит. Блиц тяжело выдыхает, а после все-таки аккуратно присаживается на край больничной вместе со стаканом воды, который он держит в руке и вновь подносит его к лицу Столаса, но только вот держит крепко, показывая, что он поможет.

[indent]  — Вот. Давай. Только не кусаться.

Если так подумать, то это первый раз после того случая у Озза, когда они вновь находятся так близко друг к другу. Пока имп помогает принцу нормально попить, придерживая стакан и стараясь делать все с совершенно пустой головой, чтобы лишний раз не дернуться, а также не ляпнуть чего-то идиотского, хвост Блица тем временим тянется куда-то вперед, прямо под тонкое больничное одеяло и невольно обвивает собой чужую ногу. Тонкая. Под теплым пухом полых птичьи кости, которые, как оказалось, бывают хрупки. Блиц уже успел рассказать Столасу о том, что бесы так вообще-то свои чувства выражают? Или не успел? Или он замечал, что иногда во время секса хвост импа всегда беспорядочно шарит где-то у него по телу, обвивает руки и ноги? Это происходит как-то автоматически. И когда к Блицу приходит осознание того, что же именно он щас сделал, то лишь нервно прикусывает нижнюю губу, отставляет стакан с водой на ближайшую тумбочку, но хвост уже не убирает, а остается сидеть на краю чужой постели, забравшись на нее с ногами лишь потому, что так было удобнее в виду его роста и размеров.

Столас благодарит его, а Блицу от этого только лишь еще гаже на душе. Чувства схожи с теми, что проломили грудную клетку после вечера в ресторане у Озза, когда он дал по газам и попросту свалил от Столаса, оставив того где-то у себя за спиной в облаке выхлопного газа, чувствуя, как невидимый ошейник на его шее затягивается все сильнее и сильнее, а разломать его он попросту не может.

  [indent] — Прости.
Это слово дается Блицу тяжело [он не любит извиняться от слова совсем, но это не значит, что он не умеет этого делать], но говорит это искренне и совершенно не пытаясь что-то сыграть или типо того, считая, что в случившемся со Столасом есть целиком и полностью его вина. Всего лишь причина и следствие. Ничего более. Каждая рана. Каждый ушиб. Каждый перелом. И Стелла оказалась куда более мстительной стервой, чем они предполагали изначально. А Блиц же в первые минуты и вовсе не думал отправлять к принцу кого-то. А если... Если бы он так и понадеялся на силу Столаса, если бы раздраженно бросил трубку телефона, а Страйкер бы ему не ответил. Что тогда бы было со Столасом? Что если... Этих самых «если» так много. Но, стоило признать очевидное, что если бы Страйкер его не спровоцировал, то Блиц мог бы попросту проигнорировать просьбу принца о помощи. Именно голос Страйкера его взбесил, а также какая-то идиотская фраза этого ковбоя, которой он уже и не помнил из-за резко вспыхнувшей ярости и желания выбить из этого мудилы всю дурь.

— Я не пришел... И не собирался. — всего лишь подтверждение. Блиц набирает в легкие побольше воздуха, чувствуя, что хотя бы сейчас ему нужно хоть что-то сказать, а не просто бросить короткое «я не могу» и сбежать. Это нужно ему. Хотя бы раз ему стоит не быть той сволочью, которой он вновь станет через пару часов. — Да, я веду себя как конченный мудак большую часть времени, а тебя все устраивает [тебя всегда все устраивает], но... сейчас это не повод для оправдания. Но ты же, блять, Гоэтия! Столас! — Блиц повышает голос, когда эмоции начинают брать верх, а злость на все случившееся, как и на самого себя, все-таки находит выход. — Я имею ввиду... ты ведь сильный! И я... Я просто... — Блиц сбивается с мыслей, чувствуя и понимая лишь то, что он, блять, виноват. Он снова виноват. Всегда. Он. Виноват. Он не может поднять на Столаса взгляд, смотрит куда-то на свои же собственные острые колени, чувствуя, как к горлу подступает чертов приступ асфиксии. Но почему именно сейчас? Черт возьми! У Блица во взгляде паника, он склоняется к постели сильнее, словно бы пытаясь сжаться и исчезнуть, а хвост, реагируя на эмоции, тут же оборачивается вокруг ноги Столаса так сильно, как он только может. Шум. Если Столас сейчас что-то и говорит, то Блиц этого попросту не слышит. Шум в ушах превращается в слова, что оглушают его изнутри. Голоса разные. Почему он все портит? Всегда... И в этот раз тоже. Кто-то снова искалечен из-за него. — Я... — он хватает ртом воздух, зажмуривается, но от этого становится только хуже, так как помимо голосов теперь еще приходят и образы. Сильные. Яркие. И каждый из них смотрит на него с осуждением. — ...нужно идти. — он говорит так, но хвост импа все еще напряжен, а также продолжает обвивать ногу Столаса, словно невольно надеясь на что-то или чего-то ожидая. Но чего? Блиц не вправе о чем-то просить. Как и прощать его не обязаны. Не за что. Он виноват. Он знает.

Почему это так сильно?

Почему его накрывает этим выламывающим чувством? Блица можно называть кем угодно, считать его моральным уродом, извращенцем и садистом. И все это будет правдой. Но вместе с тем... Этот имп всегда искренне заботился о своей семье, о своих сотрудниках, а также о... хоть чем-нибудь, что стало ему дорого и важно. Он ведь и за место свое цепляется отчаянно, а также сделает все возможное только для того, чтобы у них все получилось, чтобы он никого не подвел, а потому и готов на все. Что же касается Столаса, то все-таки за те несколько месяцев что был действителен их контракт, а у Блица появилась новая головная боль, принц уже успел стать некой постоянной чертой их общего уравнения. Иногда даже складывалось ощущение, что Блиц знает эту надоедливую сову куда дольше лишь нескольких месяцев. Странное и совершенно дурацкое ощущение. Разве можно назвать Столаса чужим? Да, конечно, переспать по сути можно с каждым и секс здесь не является чем-то особенно важным, даже со многими деловыми партнерами можно переспать, но если так посмотреть, то ни с кем из своих клиентов Блиц за эти месяцы не спал [были другие], как и он не пишет своим клиентам смс-ки, он не звонит им, не берет от них трубки, но и тут сразу же хочется попытаться отмахнуться от всего строя неровных мыслей, напоминая, что делает он это ради гримуара, который и обеспечивает ему его работу. Но так ли это? Нет. Все-таки прямо уж чужим Столаса назвать было нельзя. И от того ощущение собственной вины душит, а Блиц вновь видит глаза матери, сестры и Физза. Каждому он испортил жизнь.

[indent]  И никого уже нет рядом. Страшно.
[indent] Только его Луни.
[indent] Он во всем виноват.

[indent] «Я... Мне просто было больше не к кому...»

Блиц очень плохо слышит эти слова со стороны Столаса, так как сейчас все его внимание сосредоточено целиком и полностью на тех образах, что сейчас маячат у него перед глазами, смотрят гневно, кричат и обвиняют. Хочется зажмуриться. Хочется спрятаться. Блиц прикусывает нижнюю губу, помня, что иногда боль приносит хотя бы немного утешения, а фантомы, стоит лишь крови появиться, исчезают, словно бы довольные тем, что все-таки получили желаемое. Им ведь всего лишь нужно было то, чтобы Блиц немного помучился, чтобы ему было больно, чтобы он ощутил все то, что чувствуют они. Лишь фантом матери всегда жаждет чего-то большего. Она жаждет не просто крови... И в последний раз Блиц едва не исполнил ее просьбу, уже был доведен до той самой грани из-за которой нет возврата [еще и с дочерью он в тот день поругался], но просто так вышло, что в магазине не осталось патронов. Если честно, то он вынимает их всякий раз, когда приходит домой после очередного заказа. У него дома нет оружия. Пистолет пустой. Не только из-за нежелания давать подобное Луни. Но и из-за него. И все-таки не зря. Блицу тяжело справиться с панической атакой, что выбила весь воздух из легких и дезориентировала. Он плохо слышит Столаса, так как сейчас сосредоточен лишь на себе, на своих мыслях, а также на всех тех образах, что сейчас мелькают перед глазами. Они никогда не меняются. Блиц концентрируется на собственном тяжелом и надеясь на то, что хотя бы это позволит ему собрать мысли в относительный порядок.

Плохо. Его таким видеть не должны.
Никто не должен. Никогда.

Бес возвращается в реальность лишь в тот самый момент, когда Столас протягивает к нему руку, когда прикосновение уже ощутимо, а тепло и мягкость чужих пальцев затмевает собой все остальное. Блиц вздрагивает, невольно дергается, поднимает на отпрыска Гоэтии вопросительный взгляд, а затем лишь раздраженно фыркает в ответ на его фразу о том, что Блиц может сказать ему «нет». Действительно? Можно? Бесу слишком уж нужен гримуар принца, а потому он даже не станет пытаться. Ведь в его же интересах, чтобы это пернатое нечто было довольно их соглашением, чтобы оно его не разорвало. Оно удобно. Оно взаимовыгодно. Но Столас вновь говорит какие-то дурацкие слова благодарности, которые Блица лишь бесят. Уж лучше бы злился. Это было бы куда понятнее и актуальнее, а этой реакции Блиц не понимает. Но видит ли это Столас? Плечи напрягаются, Блиц хмурится и что-то раздраженно выплевывает куда-то в сторону. Он ничего, черт возьми, не сделал, но этот пернатый придурок все еще продолжает говорить все те слова, что не имеют к бесу совершенно никакого отношения. Он их не заслужил.

Что еще за оправдания, блять?!

Но Блиц не успевает возмутиться, лишь дергает головой, словно бы пытаясь сбежать от прикосновения чужих рук, продолжает что-то ворчать себе под нос, но затем как-то замирает. Причина? Последняя просьба принца. Он серьезно?

— Тебе что... страшно оставаться одному? — он пытается пошутить, чтобы хоть немного изменить эту непонятную для него ситуацию, но тем самым лишь повышает уровень образовавшейся неловкости, что стучит в висках. Блиц не любит проживать такие сложные эмоции, когда приходится задумываться о каждом сказанном слове и действии. Еще и просьба Столаса сейчас звучит отчего-то куда более интимнее и искреннее, чем все то дерьмо, которое порою льется из его клюва. И если он не забыл, то Блиц очень редко остается утром, всегда старается проснуться раньше, а если не получается, то старается вести себя максимально расслабленно и свободно. Ведь все без каких либо обязательств. И даже сейчас все еще нужно держать лицо, а также нельзя позволить Столасу запомнить его короткую минутку панической атаки.

— Хотя и никто не отменяет того, что тот уеба может вернуться для того, чтобы все-таки прикончить тебя. Сука...

Когда проходит паническая атака, то и хвост расслабляется, а ногу изувеченного принца больше не сдавливает этой живой и горячей удавкой. Бес наконец-то приходит в себя, вновь бегло осматривает Столаса и подмечая те самые мелкие детали, которые ему бы не хотелось подмечать: примятые перья [он мог бы поклясться, что точно видит где парочки мелких перышек не хватает только лишь от того, что слишком хорошо уже изучил и запомнил это тело], белизна бинтов, эти острые коленки, такой с виду тонкий и хрупкий... Но куда тяжелее смотреть в глаза Столаса. Там столько эмоций [он все их видит], которые Блиц переварить и принять не в состоянии. А уж от вечных извинений и объяснений этого идиота ему только гаже становится. Он не помогает. Лучше не смотреть. Еще бы Столас перестал щебетать... Он всегда так много говорит... И всегда это что-то странное и непонятное... А потому убийца, когда наконец-то выровнял дыхание, резко дернулся в сторону принца, пресекая все его попытки отстраниться, и схватил его привычным движением за мягкий пух на груди. Пальцы тут же утопают в перьях, мягкости и тепле. Блиц же, избавляясь от всех раздражающих мыслей и образов, тянется вперед и наконец-то прерывает несдержанным поцелуем все эти несвязные и тихие слова со стороны Столаса, которые его одновременно и бесят, и вызывают чувство вины, и отзываются где-то под ребрами неприятным и колким чувством, что раздражает еще больше. Что это все значит? Это словно короткое извинение. То самое извинение, которое Блиц не в силах произнести вслух, но которое может показать совершенно другим способом. Ведь чувство вины все еще не хочет никуда уходить. И здесь стоит сказать еще и том, что поцелуи, как таковые, случаются между ними не так уж и часто. Почему? Секс всегда был куда проще. Секс вообще очень прозаичен, а ничего глубокого кроме проникновения в нем нет. Для всего остального же нужен был всплеск тех самых эмоций, которые обнажать было болезненно. Блиц часто может отвернуться или резко сменить вектор направленности действий, так как уже знает как отвлечь Столаса, но сегодня он все-таки хотел это сделать, пускай и ссылался на то, что это лишь для того, чтобы отвлечь их обоих. И не более того. Все просто. Как и всегда. И ведь даже не понимает того, что только что усложнил все в разы.

—в следующий раз... — судорожно выдыхает бес, когда отстраняется только лишь для того, чтобы наполнить легкие хотя бы маленькой толикой кислорода, что сейчас жизненно необходим, а не то уже перед глазами потемнело. — ...блять... — Он поддается собственным эмоциям, что сейчас застряли где-то в горле и вызвали очередной приступ асфиксии, и прижимает принца к большим больничным подушкам, что лишь напоминают бесу о том, что они не дома у пернатого, вновь утягивая его в глубокий и по-своему чувственный поцелуй, даже не осознавая, что подобным образом он целует Столаса невероятно редко [ему хватит и пальцев одной руки, чтобы пересчитать подобные разы]. — Не Мокси... Удивительно, что ты еще, блять, жив. Не Милли... — Блиц дышит тяжело, но в этот раз он все-таки наконец-то смотрит Столасу прямо в глаза, не прячется, не боится, не смущается. Он нависает сверху, грудь вздымается и опускается, но продолжает смотреть в эти огромные красные глаза, что порою вызывают у него неподдельный ужас. — ...Я приду сам. Обещаю. — Очередной поцелуй, что скрепляет клятву, был бы способен рассказать Столасу чуть больше, чем он привык слышать и видеть, но для этого надо было бы прислушиваться, а бес не был уверен в том, что его руки не прошлись лихорадочно по тонкому телу под ним, отзываясь в позвонках горячей волной возбуждения, которая тут же оказалась перетянута больничными бинтами, когда пальцы Блица их коснулись, а Столас, как ему показалось, болезненно дернулся.

Секунда. Вторая. Третья.

Эта яркая вспышка эмоций со стороны Блица исчезает также быстро, как она и появилась до этого. Он вновь отводит взгляд и отстраняется от слегка помятого сегодня любовника. Нужно быть аккуратнее. Столас все-таки ранен. Придурок. Хотя бы иногда стоит включать мозг, а не пытаться сделать еще хуже.

— Ладно. — Блиц говорит это в тот самый момент, когда уже сползает с постели Столаса. Но спускается он не для того, чтобы все-таки уйти, а лишь хватает рукой стул и тащит его поближе к постели принца. Он ставит стул максимально близко к постели, усаживается на него и лениво откидывается на спину. Вот его ответ на просьбу. Он действительно останется. Только рядом не ляжет. Это уже будет для него слишком сегодня. В постели они встречались только лишь в определенных обстоятельствах, а совместный сон это уже что-то другое. В последний раз он позволял себе спать с кем-то и ощущая то самое доверие, что разламывает душу, уже очень и очень давно. Это было в цирке. Хотите об этом спросить? Позвоните Физзаролли. Но больше как-то подобное особо не повторялось. После этого он оставался в чужой постели только лишь из-за самой банальной причины — секс. Хотя и стоило признать, что Блицу нравилось находиться в одной постели с принцем. Но не стоит.

— Давай... — он неопределенно ведет рукой в воздухе, указывая на Столаса, даже слегка делая это с раздражением. — ...укладывайся. Это, конечно, не твоя царская кровать, но ты еще на моем диване никогда не спал. Так что... это... ложись. — он не замечает того, как вытирает тыльной стороной ладони губы, чтобы слегка саднят, а еще он был неаккуратен и чужой клюв его сильно поцарапал, но Блиц об этом даже и думать не будет. Это не первая царапина на его теле. И не последняя. И уж тем более она не была последней от Столаса. Надо переставать думать. Нужно просто расслабиться. И замолчать.

Блиц старается успокоить заполошно бьющееся в груди сердце, надеясь, что Столас не заметил его возбужденного состояния [Но разве могло быть иначе? Ведь у него с сексом и Столасом уже прямая ассоциация, которая лишь становится все крепче из-за их встреч и договоренностей], а весь его порыв списал лишь на то, что беса действительно заебала болтовня пернатого. И только. Это ведь просто поцелуй. Почему бросило в жар? Ерунда какая-то. Слишком много лишних эмоций на все то, что он уже делал. К тому же он в этой жизни целовался не только со Столасом. И никогда в этом не было ничего особенного. Стоит ли об этом думать? Нет. Да, конечно, хотелось бы продолжения, хотелось бы прижать его к этой постели и узнать, а насколько же Столас умеет держать язык за зубами и контролировать свой голос, зная, что стоит ему только лишь отпустить себя, и вся больница услышит его бархатный вскрик. Это всерьез? Еще как. И, если честно, Блиц мог ругаться на Столаса, ворчать громко и говорить совершенно противоположные вещи, но его голос ему все-таки нравился. Бесу не нравилось лишь то, что говорил принц гоэтии, какие слова выбирал, но в остальном же... когда Столас просто разговаривал и пытался что-то объяснить — он слушал. Ему быстро все надоедает, как и сегодня, но все-таки чужие интонации ему нравились.

— Тебе мой диван и не понравился бы.

Бес усмехается, зная, что Столас все равно бы молчаливо стерпел все неудобства. И даже на маленький диван не стал бы ворчать, пускай тот и не рассчитан на такую высокую и большую птицу. Если честно, то все жилое пространство Блица не рассчитано под кого-то подобного Столасу. А еще Блиц не слепой. И он видит, что Столас порою чересчур старается, когда он находится с ним рядом, а также никогда и ничего не требует. А ведь может. И Блица это все еще выбивает из колеи. Он ведь гоэтия. А гоэтия не позволяет себе быть настолько милой с кем-то вроде него. Гоэтия подчиняет и забирает. Она не спрашивает. А если уж все-таки вернуться к разговору про диван Блица, то... Блиц и вовсе не мог представить Столаса у себя дома. Ему как-то тяжеловато пускать других на свою территорию. Луна была его дочерью, семьей, а потому здесь было все легко и просто. Но вот остальные... в глаза тут же бросятся изрисованные черным маркером фотографии, которые Блиц не снимает со своих стен, так как есть и что-то хорошее [лишь он на них лишний] и ценное для него. Неловко. Он не готов впустить кого-то в свою жизнь, а также дать этому кому-то возможность подойти настолько близко.

                        Исключением все еще будет только лишь его дочь.
                                                И на этом все.

На предложение Столаса лечь рядом, что было довольно заманчиво, наемный убийца все-таки предпочитает ответить отказом.

— Не хочу давать журналистам лишнего повода... — Блиц имеет ввиду то, что если зайдет медсестра или врач, то вместе с ними могут залететь и журналисты. а ему как-то не очень хочется увидеть в какой-нибудь паршивой газетенке свое фото вместе со Столасом. После этого ведь от них не отстанут. — ...не будем портить твою репутацию. Твоя жопа все-таки еще золотая. — имп улыбается, но улыбка эта не такая уж легкая, а скорее чем-то даже удрученная. Блицу не нравится тот факт, что Столас был частью семьи гоэтия? Немного. Честно? Предложение Столаса действительно было заманчивым, а Блиц бы уж лучше полежал в теплой постели, чем сидел на стуле [ему ведь нравится не только трахать Столаса, но и спать с ним // просто находиться вместе в одной постели, уткнувшись носом в мягкий пух], но все-таки ему не хотелось создавать проблем. К тому же принц был ранен, а от того и стеснять его не хотелось, боясь как-то задеть и причинить боль. Он и без физического контакта отлично с этим справляется.

  [indent] Не стоит делать еще хуже.

  [indent] — Лучше о себе позаботься.

Фыркнул Блиц на очередное предложение Столаса. Ему разве что-то нужно? Нет. Это не его похитил тот придурошный ковбой, а также это не Блицу нужна была медицинская помощь. Единственная помощь, которая ему была действительно нужна, так это помощь психотерапевта, но с этим бес уже как-то сам справляется. И его все еще не должно было тут быть. Всего лишь занимательная погрешность. И только.

Но все-таки Блиц аккуратно, при этом с напускным раздражением, подсаживается ближе, словно бы делая Столасу своего рода одолжение. Все еще нельзя показывать излишнюю заинтересованность, нельзя быть вовлеченным, а также демонстрировать свою обеспокоенность. Их отношения [звучит как-то слишком уж натянуто и странно // между ними всего лишь договоренность с приятным условием, а о нечто большем не стоит и задумываться в их случае, а не накроет панической атакой и приступом асфиксии] не подразумевали чего-то выходящего за рамки обговоренных условностей. Так проще. Так легче. Блицу не нравится уже и то, что ему в принципе не наплевать на столаса, а его обеспокоенность очень уж настоящая.

  [indent] Столаса можно ранить.
  [indent] Столаса можно ранить.
  [indent] Столаса можно ранить.

  [indent] Это теперь будет постоянно крутиться у него в голове.

Блиц устало выдыхает, прикрывает свои яркие желтые глаза, чтобы не смотреть сейчас на Столаса [любое изменение во взгляде всегда слишком заметно], а после все-таки добавляет: — Мне нужно... — скрещивает руки на груди, показывая, что очень устал и хочет поспать, но одна наглая птица ему мешает, а ничего иного сегодня больше и не будет. — ...чтобы ты отдохнул.

Проявление заботы для Блица — допустимо только к луни. столас — это другое. Блиц искренне заставляет себя верить в то, что все им сегодня сказанное и сделанное продиктовано лишь чувством вины за то, что он не помог Столасу, а также подверг его жизнь опасности. Стелла, конечно же, как и говорил принц, была злобной сукой и до всего этого, но после появления блица и объявлении Столаса о разводе... все стало еще хуже. Или кто-то слишком много на себя берет? Разве кто-то подобный ему может стать причиной развода в ебучей гоэтии? Вряд ли. Блиц искренне уверен лишь в одном — он приносит Столасу проблемы. Но бесу слишком уж нужен был его гримуар для работы [и Столас все еще соглашается на подобное], а потому он не собирался ничего менять, стараясь сделать все от него возможное, чтобы Столас не расторгнул сделку. Он лишь проявит чуть больше участия, чтобы пернатый не стал задумываться о том, что Блиц разрушает его жизнь, а дальше все вернется на свои привычные им места. Эгоизм. Ничего более. И пока действующее соглашение выгодно им обоим, то Блиц постарается быть не таки уж конченным придурком хотя бы раз в месяц. Хотя бы раз в жизни.

[indent]  Получится ли у него?
[indent]  Вряд ли.

Стул придвигается еще ближе. только лишь смещается ближе к ногам принца. Блиц наконец-то привыкает к больничному запаху, а дыхание уже успело выровняться. Он не ложится на кровать Столаса, как ему и было предложено, но все-таки складывает руки на постели и укладывает на них голову. Он надеется, что никто к ним не зайдет. Он пробудет здесь недолго. Лишь позволит Столасу крепко уснуть, сам подремлет пару часиков, а там и вернется в офис.

  [indent]  Ему все еще должно было быть плевать на состояние Столаса.
  [indent]  Но тогда почему все еще остается ощущение что что-то не так.
  [indent]  И думать об этом ему совершенно не хочется.