Концу света придумали много имён. Судный день, Апокалипсис, Армагеддон, Киямат — и только имя Стеллы не встречалось Столасу ни в одной из книг, хотя ощущалось именно так. Его персональный конец света. Уже назначенный в календаре и стремительно приближающийся. Хотя может дело в том, что в последнее время он стал сильно реже читать, и попросту не дошёл до нужной книги?

Путь из дворца, когда-то выдуманный впервые и проходившийся с сердцем, колотившимся точно кипящая лава в вулканах круга Гнева, теперь изучен от корки до корки, если это применительно не к книгам. Балкон между двумя малыми гостиными интересует разве что горничных, скрыт от глаз садовников и стражи удачно расположившимся деревом, и если спрыгивать с него, то на песчаную дорожку — жестковато, но без улик в виде примятых цветов. После нужно выбраться за ограду поместья. Здесь Столас не стесняясь использует заклинание из Гримуара, делая кованые прутья мягкими и податливыми, чтобы раздвинуть их, просочиться наружу и вернуть железу замысел архитектора. После, спрятать корону и мантию, накрыть простыми чарами, рассеивающими внимание и надеяться, что по возвращению они будут тут же. Одежда принца всё равно будет отличаться от остальных нарядов, но по крайней мере не будет мешаться, подходящая лишь для приёмов, но неудобная для почти ежедневных побегов. Чтобы попасть в цирк, лучше постараться поймать попутку. Блиц научил его запрыгивать на бампера проезжающих мимо машин, что избавляет Столаса от расспросов в духе, что такой аккуратный пернатый мальчик делает у шоссе. Две или три тачки — цирк относительно недалеко — и он на месте. Впереди ещё несколько часов до того, как назойливый червячок в подсознании начнёт отравлять долгожданный глоток свободы мыслями о том, что его вот-вот хватятся.
Столас уверен, что никогда не забудет этот путь.

Несмотря на то, что заключить брак двум голубокровным демонам предстояло лишь через пару лет, обязанности, связанные с их новым статусом, уже накладывались на них. Появляйтесь вместе, несовершеннолетние голубки, на торжественных приёмах. Не забывайте ухаживать за своей — или корректнее будет сказать отцовской? — избранницей, принц Столас. Не забывайте оказывать ей знаки внимания, дарить подарки и упоминать в разговорах.
Этот фарс заслуживает звания «цирка» похлеще того места, в котором он оказался.

В настоящем цирке всегда полно народу. Сложно остаться наедине, даже когда к его королевской персоне вроде как попривыкли. Больше всего Столасу нравится проводить время с Блицем. Вдвоём. Но сам Блиц не считает его общество приоритетным, поэтому желания принца задвигаются на второй план, проявляясь лишь в на мгновение мелькающих белых зрачках, когда Барби, Физз или кто-нибудь ещё оставляют их вдвоём.
Как сейчас.
— Дай ещё сигарету, — курить не хочется. От дыма першит в горле, и к тому же в прошлый раз Батлер уже принюхивался к его одежде, когда кто-то из горничных, видимо, настучал на нехарактерную для дворца отдушку. Плевать. По крайней мере эту сигарету они ещё будут сидеть тут, никуда не торопясь. Эту, и, если потребуется, следующую.

Рассказывать про себя принцу как-то неуютно. Этот мир, мир импов, такой не похожий на стены дворца, всё больше напоминающего золотую клетку, настоящий. Проблемы в этом мире — тоже настоящие. Чей-то перелом во время тренировок, заболевший пони, угрозы рекетиров, проблемы с поставками — всё это настоящее. И его страх предстоящей женитьбы, и тесно связанное с ним опасение, что сбегать из дворца будет уже не так-то просто, кажется смешным на этом фоне. И слишком незначительным.
Посмотрите на изнеженного, не видевшего проблем маленького принца. Столасу стыдно за свои проблемы, и он старается не думать о них, затягиваясь и подтягивая к груди ставшие длинными лодыжки. За последнее лето он здорово прибавил в росте, и без того неловкий и неуклюжий, сейчас даже передвигающийся смешно на фоне Блица, всегда грациозного и ловкого, спрыгивающего с окон, устраивающегося на заборе, взбирающегося по стенам.
Столас никогда таким не будет.
Иногда ему отчаянно хочется попробовать хотя бы залезть на цирковую трапецию или манеж, но он знает, как это будет выглядеть со стороны. Смешно. Поэтому не просит.

— Тебе когда-нибудь казалось, что твоя жизнь вот-вот будет кончена и ничего хорошего с тобой больше не случится? — всё же спрашивает он, склоняя голову к плечу и от волнения забывая моргать.
Блиц знает ответы на многие вопросы. Те ответы, которые не написаны ни в одной из книг. Он никогда не сомневается, нужно ли ему пробовать алкоголь, как правильно курить сигарету или добытую Столасом сигару, кем он хочет быть через год, два, десять. Блиц всегда знает, что правильно, а что нет. Столас уверен, что в ситуации со Стеллой Блиц бы тоже знал, что ему делать.
Когда Столас смотрит на Блица, его сердце замирает от восхищения. И, может быть, чего-то ещё.

Когда-нибудь у Блица будет свой офис. Под цирк или что-то в этом роде. Из него получится хороший руководитель. Кто получится из Столаса? Хороший звездочёт?
— Смотри прикол, — подражая говору местных, Столас обращает внимание на то, чему продолжает учиться. Разворачивает едва ли выкуренную на треть сигарету окурком вверх и дует на кончик. Однажды он читал про земное растение, считающееся сорняком, но от этого не менее прекрасное. Желтое до своего цветения, и получившее название благодаря своей второй форме, похожей на облако.
Сигаретный дым сворачивается в десятки маленьких «парашютиков», как семена виденного только на картинке одуванчика. «Парашютики» кружатся в воздухе недолго, и опадают им под ноги.
В голове Столаса это выглядело более впечатляюще.
В голове Столаса это выглядело круче.
Он идиот.
Он виновато пожимает плечами и, не прося зажигалку, так же магией подпаливает кончик сигареты. Это его умение хоть сколько-то полезно.

— Тебе когда-нибудь хотелось сбежать? Далеко-далеко?
Может быть в другой мир, если не к одуванчикам, то к пиратам. Когда-то Блицу нравились пираты. Столас не рассматривает эту идею всерьёз, но смакует с удовольствием. Ему не пришлось бы больше носить мантию, жениться на Стелле, высиживать восьмичасовые приёмы. Ему бы не пришлось больше никогда повторять свой путь из дворца.

Ему нужно заткнуться. Заткнуться, потому что едва он открывает рот в присутствии Блица, то сразу же выставляет себя идиотом. Это закончится тем, что импу надоест с ним возиться. Выслушивать его глупые идеи и переживания — херню, отвлекаться на колдовство, для которого не нужно безупречное владение своим телом, как для метания ножей.
Столас осекается, съёживаясь в плечах.
Вот было же всё хорошо. Молча сидели и курили. Но нет, надо было ляпнуть очередную глупость.

Он никогда не задумывался о том, что по меркам других членов семьи Гоэтии жизнь его друга, циркового беса, кончена. Он может подумать об этом сейчас, в конце концов, он знает своих родственников всё же лучше Блица, хотя и несколько с другой стороны. Не со стороны всемогущих, богатых, недостижимых для обыкновенной черни.
Подумав, Столас приходит к выводу: никто из «его» не считает жизнь Блица, его друзей или родитетелей конченой. Никто из семьи Гоэтия, как бы жестоко это не звучало, вообще не считает их жизнь жизнью. Так существование.
Столас тоже мог бы стать таким. Но случай в его именины свёл их сначала в цирке, потом, волею Пеймона, в их поместье, а потом, во многом благодаря усилиям самого Блица и лишь на малую долю принца, вне стен замка и чужого присмотра.

Столас снова увлекается хороводом своих мыслей, снова спрашивает о своём. В этот раз Блиц не зовёт его фантазии хернёй, и отвечает неожиданно развёрнуто. Не со стопроцентным пониманием, как, наверное, хотелось бы принцу — влажные мечты, в которых он себе никогда не признается.
Блиц снова напоминает о том, что есть проблемы куда важнее, навязанного брака. Отсутствие денег, необходимость работать.
Вызов Блица своему отцу — одно намерение заставить съесть его шляпу уморительно — вызывает восхищение. Столас и тут чувствует, что несмотря на в чём-то схожие ситуации, он бы никогда не рискнул даже в мыслях бросить вызов Пеймону. Он может быть примерным отпрыском семьи Гоэтия — постигать азы этикета, военного дела и, главное, его обязанностей в магии и астрономии — но лишь для того, чтобы заслужить похвалу или гордость отца, но никак не посягнуть на его трон.
Столас невпопад смеётся за импом и пожимает плечами. Свои проблемы он не решит. Станет мужем Стеллы, унаследует дворец и будет вести церемониальные светские ритуалы. Проблемы Блица, такие яркие в своём вызове, при этом принц, наверное, мог бы решить. Он не знает, сколько стоит цирк — ему, всегда получавшему всё на блюдечке вообще сложно понять реальную цену вещей и стоимость денег — но думает, что тех средств, к которым у него есть доступ, хватило бы с лихвой.
Когда-то он попробовал предложить Блицу деньги. Это ведь нормально — делиться, если у тебя в избытке того, чего не хватает твоему другу. Но почему-то подобное предложение импа оскорбило, и с тех пор Столас приносил только еду, выпивку, сигары и пару раз книги, которые перестал брать из-за совершенно иной реакции.

Но всё сводится к тому, что Блицу нет необходимости сбегать. Даже если он не станет цирковым артистом, он станет кем-то ещё. Это Столас обречён быть принцем Гоэтии. Ну и чья же жизнь кончена?
Поджав когти на ногах, Столас кивает, удерживая вздох и растирает между пальцев прогоревшую сигарету в пепел, не почувствовав жара.
Перескочить бы на другую тему. Но в голову ничего не приходит. А Блиц, как назло, цепляется за эту. Уставившись на импа немигающим взглядом, Столас пытается понять: издевается или нет.
Вообще-то он не виноват, что у его кровати есть матрас в отличие от кровати Блица.
— Я как бы сбегаю. Сюда.
Глупость какая — с точки зрения цирковых. Для Столаса же в самом деле приключение на его хвост. Да его сердце каждый раз колотится как бешеное от мысли, что его поймают. Не потому что накажут — как будто его когда-то по-серьёзному наказывали, в самом-то деле — потому что может попасть Блицу, как дурному окружению, в которое попал принц. Из него и так чуть не сделали мальчика для битья — про подобные практики в человеческом мире Столасу доводилось читать.
А ещё, если он попадётся, прежний путь побега наверняка будет закрыт. Это обрежет их и без того хрупкую связь — то, чем Столас дорожит, пожалуй больше всего.
То, что позволяет игнорировать любые насмешки, и раскрывать им сердце раз за разом.
— Но я бы сбежал дальше. Если бы мог. Туда, где меня бы не нашли.
Ему приходится задуматься, а где подобное место могло бы быть — если бы существовало. Не в другом кругу — корни семьи Гоэтия расползлись по всему Аду.
— В мир людей. В другие миры. Не знаю, — эта мечта выглядит такой же глупой, как одуванчики — и такой же достижимой, хотя бы призрачно. Для этого Столасу нужно изучать свой гримуар, а не торчать здесь.
Он ведь даже не отсрочивает неизбежное — время просто неумолимо летит к назначенной дате.

От хватки Блица сводит дыхание. От неожиданности. Принц не привык, что к нему кто-то прикасается. Даже камердинер, помогающий ему одеться, обучен настолько безупречно, что трогает только ткань, пуговицы и украшения, но никогда — его самого.
Когда-то его обнимала мама — но это было давно, когда он был много младше. Возможно когда-то его обнимал и отец — если только заметил его появление среди прочих своих отпрысков, но тогда Столас, вероятно, был ещё меньше и ничего не запомнил. После этого ему прилетали только редкие подзатыльники от отца — и никто больше не смел касаться царственной особы.
Кроме Блица — как сейчас — и в первый день их встречи, в его, Столаса, день рождения. Потом кто-то из цирковых тоже прикасался к нему. Пожимал руку, задевал, передавая что-то или проходя в толкучке мимо. Но к такому принц был готов.
Прикосновения Блица же всегда выбивают почву из-под ног.

Не спрашивая куда, Столас позволяет себя увлечь. Мимоходом загоняется из-за хмурой рожи — неужели его так просто читать? — но подумать об этом толком не успевает. Вот граница цирка, а вот дорога, по которой принц вообще ещё ни разу не ходил.
Путь от замка для цирка — его собственный бунт и вместе с тем зона комфорта.
Как скоро его хватятся? Как далеко и надолго они идут? Уже позно идти на попятную?
— Могут хватиться меня, — ему не хочется показаться слабаком, но он тормозит, просто останавливаясь и, чтобы импу не удалось сдернуть его с места, цепляется когтями за пыльную дорогу, — Я не хочу, чтобы тебе влетело из-за меня.
Хотя, ему бы и так влетело, если бы Столаса нашли в цирке, а не за его пределами. Только цирк уже ощущается безопасной территорией, а это — терра инкогнита, вселяющая панику.
— Хотя маловероятно, конечно, что меня будут искать в цирке или с тобой, — Пеймон, наверное, уже и забыл про существование мальчика-клоуна. Несомненно, помнит дворецкий, и изложит свою версию, когда Столаса будут искать — но сколько ещё будет таких версий, — к тому же, раз тебя никто не хватится, вряд ли нас будут искать вместе...
Закусив губу, Столас ждёт. Ему хочется, чтобы Блиц сказал, что всё будет хорошо. Потому что среди них двоих он авторитетней, и принц ему поверит. А ещё, наверное, ему самую малость хочется, чтобы его уговорили.
Убедиться, что Блиц верит, что там, куда они идут, Столасу правда будет весело.
Это глупое, странное чувство, и обхватив себя руками, принц всё же срывается с места.
Дело в его глупых, незначимых проблемах. О, бедный Столас, ему нашли жену. О, бедный Столас, теперь его мягкая тёплая кроватка будет вдвое больше и в ней будет спать кто-то ещё. Бедный Столас, для него прогулка до цирка кажется приключением на совиный хвост, хвост лишь потому, что Блиц в самый последний момент, должно быть, пощади чувства наследного принца и сказал «хвост» вместо «жопа».
— Это было глупо, идём, — он сам, без принуждения, шагает в направлении, выбранном раньше импом.
— Извини, Блицо, я не хотел бесить или портить настроение, — совсем чуточку погодя добавляет Столас и на всякий случай смотрит на импа — как он реагирует на его выходки и перепады настроения.
— Ничего интересного или важного. Так... хуйня, — он медлит, прежде чем выругаться и, не сдержавшись, ухает своей же смелости. Хоть бы Блиц понял эти птичьи звуки неправильно — хотя куда уж ещё падать в его глазах.